В продолжении интервью с министром экономики Олегом Панкратовым о том, почему к нам не идут иностранные инвесторы, когда сдвинется с мертвой точки строительство каскада Верхненарынских ГЭС и о пользе вступления Кыргызстана в ЕАЭС.
- Давайте еще раз вернемся к «Кумтору». Измерение нашей экономики производится с учетом и без учета «Кумтора». Влияние одного предприятия на всю экономику страны велико. Почему у нас за все эти годы так и не появилось других аналогичных крупных промышленных проектов?
- «Кумтор» - это одна из причин того, что у нас не появляются другие промышленные гиганты. Потому что на «Кумтор» инвестор пришел под гарантии руководства страны. Как это происходит в соседних странах, где несменяемость власти - это существенный мотив для инвестора, чтобы не опасаться изменения правил игры. А мы пережили две революции, перешли к парламентской форме правления. Соответственно, политическая турбулентность не дает возможности со стороны руководства страны выступить гарантом для инвестора. С другой стороны, мы не создали альтернативы для этой гарантии. Например, независимую судебную систему. Чем быстрее мы это поймем, тем быстрее нам удастся создать такой институт. И тогда инвесторы, способные реализовать крупные проекты, придут.
- Если бы Вы были иностранным инвестором, вложили бы свои деньги в Кыргызстан?
- Для любого инвестора очень важно быть уверенным, что те правила игры, на каких он пришел на этот рынок, будут стабильными. Частая смена правительства, в том числе, не способствует нашей инвестиционной привлекательности. Приходит новый премьер-министр со своим видением, пониманием. Начинает менять правила игры. Инвесторы смотрят и не понимают, что происходит. Но это не так страшно. Страшно, что инвесторы, читая закон, понимают, что нужно делать так. А на практике они видят, что все происходит совершенно по-другому. И никак не докажешь, что это незаконно. Вот это самая большая проблема в деле привлечения иностранных инвестиций.
- Каков объем иностранных инвестиций в нашу экономику сейчас?
- Объем инвестиций у нас стабилен: где-то от 500 миллионов до 1 миллиарда долларов в год. В тот момент, когда пришел Кыргызско-Российский фонд развития, объем инвестиций подскочил до 1,5 миллиарда долларов.
- Во что в основном инвестируют?
- В основном в горнорудную отрасль, строительство инфраструктурных объектов – дорог, энергетических объектов.
- Многообещающим инвестиционным проектом было строительство каскада Верхненарынских ГЭС. Но он так и не состоялся. Есть ли какие-то перспективы, что найдется инвестор, и ГЭС будут построены?
- Инвестировать большие средства в гидроэнергетические объекты Кыргызстана при существующих тарифах и при отсутствии других механизмов сбыта своей продукции экономически нерентабельно. Что касается инвестиций «Русгидро» в каскад, то это был не столько экономический проект, сколько проект экономической помощи Кыргызстану. Но случилось то, что случилось. Очередной экономический кризис накрыл нашего российского партнера. Мы не захотели ждать и стали требовать исполнения обязательств. Они не были выполнены. В итоге договор расторгли. Сегодня стоит вопрос о том, насколько этот проект вообще реализуем. И здесь нужно рассмотреть несколько рисков. Первый из них – сбыт электроэнергии. У нас есть дефицит электроэнергии, но он не настолько велик, чтобы строить Камбар-Ату. Примерно одну треть от полученной электроэнергии мы сможем потребить на внутреннем рынке. Куда девать остальное? Второе, потребим по какой цене? По той, что у нас есть сейчас? Для инвестора это, конечно, малопривлекательно. И третье, нежелание инвестировать в спорные проекты. Наши узбекские партнеры всегда выступали категорически против строительства Камбар-Аты.
- Что на сегодняшний день изменилось?
- Во-первых, позиция Узбекистана поменялась. Сегодня наш сосед более лояльно и прагматично относится к этому проекту. Второе, начался проект KASA-100, который позволит продавать электроэнергию за рубеж. Вероятно, когда-то в рамках ЕАЭС встанет вопрос о создании единого рынка электроэнергии. Мы должны прийти к такой ситуации, когда станем продавать излишки электроэнергии на бирже. И любой потребитель в Хабаровске, Москве, Минске, Астане может эту энергию купить. Продажа электроэнергии будет осуществляться по той цене, которую сформируют спрос и предложение. Создание единого рынка сразу же поменяет ситуацию вокруг наших гидроэнергетических объектов. Они станут частью большого емкого рынка по ценам, которые кратно выше, чем на нашем внутреннем рынке. И рентабельность этих объектов станет более очевидной.
- Вы возлагаете большие надежды на ЕАЭС. Насколько эти надежды будут оправданы в условиях санкционных и торговых войн?
- А разве у нас есть альтернатива? Да, наши соседи не вступили в этот союз и не умерли. Но если мы сейчас из-за каких-то проблемы выйдем из ЕАЭС, то разве мы от этого выиграем? Если бы у нас был выбор: выходим из ЕАЭС, а, предположим, американцы открывают нам свой рынок, то тогда, конечно… Американский рынок более емкий, стабильный. Но это же из области фантастики. Что мы должны делать, так это постепенно уходить от зависимости от одного торгового партнера. Что мы сегодня и делаем. Но из-за сложностей в мировой экономике отказаться от преференциальной торговли с этим рынком нелогично. Там проживают порядка 180 миллионов человек, которые будут кушать, одеваться. Может быть, не в тех объемах, как раньше, но все равно будут покупать нашу продукцию.
- Многие критики упрекают власти в том, что мы вступали в ЕАЭС на не выгодных для нас условиях. Вы с этим согласны?
- Когда мы спрашиваем критиков, на каких невыгодных условиях мы вступали, и в чем мы не были готовы, что нам нужно было еще подготовить, они нам ответить ничего не могут. Мы вступали туда на тех же условиях, что и страны, создававшие ЕАЭС. Мы обладаем такими же правами и обязанностями, таким же количеством голосов в органах управления. Но при этом, вступив туда, мы получили ряд преференций. Например, техническую помощь в размере 200 миллионов долларов США для обустройства нашей инфраструктуры, которая для нас важна не только в торговле со странами ЕАЭС, но и с другими экономическими партнерами. Кроме того, одна из больших проблем для трансформации нашей экономики заключается в том, что у нас нет ресурсов для финансирования промышленного производства. В результате переговоров при вступлении в ЕАЭС мы получили мощный финансовый институт - Кыргызско-Российский фонд развития, который сегодня реализовал в нашей стране уже более 1000 проектов. И все эти проекты направлены на создание промышленных или сельскохозяйственных предприятий, развитие туризма и строительство инфраструктурных объектов.
- При вступлении в ЕАЭС большой акцент делался на то, что таким образом будут созданы условия для нормальной работы наших трудовых мигрантов в странах-членах союза…
- Сейчас у нас очень хорошая демографическая ситуация. Ежегодно на рынок труда приходят новые рабочие руки. Наша экономика не может так быстро генерировать новые рабочие места. И люди вынуждены уезжать, не найдя работы здесь. Многие страны проходили период, когда становились экспортерами рабочей силы. Но у нас сложилась нехорошая тенденция в том, что наши граждане уезжали в Россию, например, и получали там гражданство. Не из-за того, что они хотели стать гражданами России, а из-за того, что так можно было легально работать. Так вот, вступление в ЕАЭС сняло проблему получения гражданства и легального трудоустройства. Мы стали участниками единого рынка труда. И сейчас денежные ресурсы, которые поступают от мигрантов, начинают инвестироваться в создание рабочих мест здесь.
- Прошло три года с момента вступления в ЕАЭС. Оглядываясь назад, может быть, Вы что-то сделали бы по-другому при вступлении в союз?
- Единственное, что не совсем правильно было сделано при вступлении в ЕАЭС, это требование о признании нашей системы ветеринарной безопасности эквивалентной системе безопасности союза. Все-таки с этим не надо было соглашаться. Но на тот момент не было опасений, что наши партнеры не будут пускать нас на рынок сельхозпродукции. По прошествии трех лет мы намерены инициировать ряд вопросов, которые поднимали при вступлении, но не нашли решения по ним. Когда мы вступали, то говорили, что есть опыт поддержки Евросоюза, который работает на выравнивание экономической ситуации в Европе. На ближайшем заседании ЕАЭС это наше предложение вновь будет рассматриваться. Второй момент, при вступлении мы определяли процент расщепления, который мы будем получать.
- Что такое расщепление?
- Мы собираем таможенные пошлины в общую казну союза. А потом получаем обратно средства согласно закрепленному за нами проценту - 1,9%. И если посмотреть на статистку, то первые два года мы собирали меньше, чем затем получали. Сейчас эти показатели выровнялись – сколько собираем, столько и получаем. Сегодня встал вопрос о пересмотре этих процентов расщепления. Мы предлагаем при расчете новых коэффициентов предусмотреть механизм выравнивания экономической ситуации на пространстве союза. Для стран, где объем ВВП на душу населения ниже, чем в среднем по ЕАЭС, должен применяться повышающий коэффициент. Он должен стимулировать приток денег в страну, чтобы ускорять ее развитие догоняющими темпами. Если эти два наших предложения поддержат, то будем считать, что мы вышли на новый уровень членства в ЕАЭС.
- В экономически развитых странах мира большое значение уделяется привлечению внутренних и внешних инвестиций через фондовый рынок. У нас он никак не влияет на экономику страны. Возможны ли какие-то прорывы в этом направлении?
- Попытки инициировать какие-то инструменты через фондовый рынок делаются. Госфинннадзор дает креативные предложения. Например, народные IPO (первая публичная продажа акций акционерного общества), крупные государственные компании. Например, сегодня у нас очень спорный вопрос по MegaCom - продавать его или нет. Кто-то считает, что государство - неэффективный хозяин и должно избавляться от активов, находящихся в конкурентной среде. Это частично так. Те страны, которые не пошли по пути приватизации, создали условия, при которых государственные активы управляются рыночными способами через корпоративное управление. И являются равноценным участником рынка тех или иных товаров и услуг. Так вот, если мы пойдем по этому пути, то необходимости избавляться от активов не будет. Самое главное, чтобы тот же MegaCom работал по рыночным законам. Это значит, что он должен на тех же принципах осуществлять свои госзакупки, что и любая частная компания. Он не должен подвергаться тем проверкам, которым не подвергается частная компания. И он не должен облагаться какими-то дополнительными финансовыми поборами, кроме тех, что платят другие участники рынка. Но, с другой стороны, MegaCom не должен получать преференции от государства. То есть это не значит, что все госкомпании должны покупать сотовую связь у госкомпании.
- Правительство поддерживает идею народного IPO?
- Госфиннадзор вносил предложение о реализации части акций MegaCom через народное IPO. Пока этот вариант не отклонен. Будем рассматривать. Но это, безусловно, стимулировало бы фондовый рынок. Потому что люди знали бы, что вкладывают свои средства в интересные активы, которые не подешевеют и могут приносить стабильный доход.
- Прошло 100 дней с момента начала работы нынешнего правительства. Достаточно много негативных оценок прозвучало в его адрес. Как бы Вы парировали эти упреки?
- Правительство - это такая структура, которая никогда не пользуется особой популярностью у народа и бизнеса. Потому что правительство принимает решения, которые кому-то нравятся, а кому-то нет. Через какое-то время некоторые руководители становятся легендами, которые смогли перестроить страну. Например, Сингапур. Ли Куан Ю смог создать одно из экономических чудес современного мира. Но на самом деле это был жесткий диктатор, который вводил жесткие законы. Например, за плевок на улице штраф 500 долларов. За использование жевательной резинки штраф 500 долларов. Представьте себе, если бы нынешнее правительство сделало такие нововведения? У нас завтра же не было бы ни президента, ни правительства. Но без таких мер иногда невозможно пройти этап, переломить ситуацию и построить экономически процветающую страну. Это одна сторона медали. Другая сторона: есть правительства, которые работают на PR. А есть правительства, которые выполняют функции, которые за ними закреплены. Наше правительство недоработало в части освещения своей деятельности. На самом деле правительство готовит ряд серьезных решений. В том числе в сфере экономики. Например, мы сегодня работаем над кардинальным изменением системы проверок, лицензирования, разрабатываем новую фискальную политику на ближайшие 3 года. Пытаемся создать институт альтернативной судебной защиты через третейские суды, создаем институт экономического омбудсмена. Они пока не проработаны и не вынесены на обсуждение. О них мало кто знает, и, соответственно, кажется, что правительство ничего не делает.
- Успеет ли правительство все это сделать в условиях турбулентности на валютном рынке? Не падете ли вы жертвой? Кто-то ж должен будет отвечать?
- Это, наверное, не самая большая проблема. Что меня радует, так это то, что созданы механизмы преемственности. Конечно, очень сильно падает кадровый потенциал. Потому что со сменой руководства меняются многие менеджеры среднего звена, а то и рядовые исполнители. И институциональная память, к сожалению, уходит. Но, тем не менее, те мероприятия, которые инициировали 2-3 года назад, реализуются. Есть вероятность, что при смене правительства концептуальные вопросы все же будут реализовываться.
Интервью вел Александр Кулинский