Есть люди, имена которых звучат не только как собственные, но и гораздо шире, масштабнее, объемнее. Их имена воспринимаются как синонимы целых явлений, определенных этапов развития нашей страны. Мы говорим «Мэлс Артыкбаев», «артыкбаевцы», «по-артыковски» и подразумеваем природный талант рыцаря науки, его беззаветную отвагу и преданность свой профессии. Мы говорим «Мэлс Артыкбаев», и перед нами встает комитет комсомола Фрунзенского политехнического института, передовая научная молодежь шестидесятых годов, сама юность нашей республики. Мы говорим «Мэлс Артыкбаев» и представляем себе прекрасную и волнующую судьбу уроженца села Корумду Иссык-Кульской области, заслуженного деятеля науки, образования, унаследовавшего идеалы предков, революционный пламень отцов, их рабочую закалку и богатейший трудовой опыт. Мне посчастливилось совсем недавно слышать выступления Артыкбаева. Он так мало похож на ветерана труда в обычном значении этого слова, здравствующий в свои 80 лет, полных энергии и жизнедеятельности.
XXI век – это век социально-экономических перемен, стремительных и бурных. Я не знаю, можно ли принять полностью это утверждение. На мой взгляд, оно в чем-то очень важном, не так уж точно соответствует реальной действительности. Ибо среди множества событий, которые и впрямь меняют социальный облик, социальные связи и социальные отношения людей, целых стран и народов, никак нельзя сбрасывать со счетов то, что остается в каждом человеке неизменным, стабильным, как земное притяжение. Прежде всего это наша преданность своей Родине, до конца верная служба науке, умение отдать ей себя, свои силы, свою жизнь, когда и где бы они ни понадобились.
Ни одна из тех благотворнейших социокультурных перемен, какие мы видим сегодня в общественных отношениях кыргызского общества, тоже не произошла сама собой. Все они по-своему подготовлены всем ходом нашей общественно-политической жизни, всеми усилиями ученых – и нынешних, и вчерашних! Будущее – повторим это – не существует без прошлого. Лишь вкупе взятые, они дают возможность отчетливо видеть цель, точно оценивать свершения, неизменно сохранять направление пути.
Именно в этом аспекте особенно убедительно выступает в истории семьи Артыкбаевых духовное единство двух известных ученых и талантливых педагогов. То, что Мэлс Табалдиевич и его супруга Зинаида Какилевна связали воедино свои жизни, означало, что они любили друг друга, и это чувство они бережно хранят и по сей день. Цену настоящей любви дает пример жизни этой семьи, а сила этой любви неизмерима. Это надо было уметь пронести через всю жизнь, не расплескав полную, не до конца испитую чашу любви. Именно Артыкбаевым и первым их последователям прежде всего выпало особое счастье – вызвать к жизни, раскрыть своим личным примером, своей работой творческое содержание и красоту педагогического труда, раскрыть перед студентами бескорыстный пафос созидания общественных ценностей.
Мэлс и Зинаида Артыкбаевы начертали самые яркие страницы в биографии нашей Родины, открыв в труде радость, сумев найти в нем ту возвышенную, поэтическую его сторону, которая выводит работу человека из сферы будничных обязанностей и приравнивает ее, как говорил Максим Горький, к деянию: «Нет пути к счастью более верного, чем путь созидательного труда!»
И в этих строках не найти ни полной характеристики личности, ни полной характеристики научных работ доктора философских наук, члена-корреспондента Академии наук республики Мэлса Табалдиевича Артыкбаева. Будущие историки отечественной науки подробно осветят редкую естественную оригинальность его дарования, широту философского мышления, гуманизм в изображениях природы, общества и человека, врожденное чувство изящного, чувство формы и содержания, меры и нормы, прелесть как русского, так и кыргызского языка - не вымеренного внешнепринудительными канонами научной стилистики, но неизменно верного внутренним нравственным ценностям и глубоким народным истокам.
Малой родиной своей, отчей землей Мелс Артыкбаев всегда считал жемчужину кыргызских гор – озеро Иссык-Куль. Это всегда вечная любовь и вечная боль. Но так же ему были близки и братская Россия, братский Казахстан. Артыкбаева особенно хорошо знали на философском факультете МГУ им. М. В. Ломоносова. По культурным привязанностям, по душевному складу он истинный евразиец. Философу, глубоко национальному по духу, Мэлсу всегда был понятен и революционный дух Герцена и Огарева. Его гуманизм опирался на родной национальной культуре, связав ее с русской, а через нее – с мировой цивилизацией.
Но в первую очередь, быть может, следует говорить даже не о его любви к мудрости - какой бы значительной она не была, - а о том, что Мэлс Табалдиевич как нравственная и духовная сила в нашем общественно-политическом восприятии окружающего мира. В трудное, испытывающее всех нас переходное время Артыкбаев пронес с собой редкую любовь к жизни и к людям, точнее - к тому в жизни, в чем сказываются ее растущие и побуждающие к росту научные силы. Раз и навсегда определив еще в юности свой путь ученого-обществоведа как путь участника в строительстве новой жизни по законам социального равенства и социальной справедливости, Артыкбаев остался верен своему решению: ничто никогда не могло ни на йоту отклонить его от избранного им пути. В пределах огромного и широкого диапазона возможностей он естественно и непроизвольно сохранил способность философского осознания жизни. Он не мог поколебаться в библиотеке отца, где были книги, содержащие как бы сырой материал для будущего историка, например, как многотомные своды решений Джалал-Абадского обкома партии и не менее многотомная Большая Советская Энциклопедия, усеянные пометками и записями о замыслах, вырастающих из этой питательной почвы. Его отец Табылды Артыкбаев был высокообразованным человеком своего времени. Он учился в Московском институте финансов, работал первым секретарем райкома партии. Он бережно хранил в своем архиве необходимые ему для работы подшивки непериодической печати, такие как газеты военных лет, большое собрание документов о биографии Петра Машерова, кандидата в члены политбюро ЦК КПСС, Карла Мазурова, первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии, а также Сидора Ковпака, легендарного командира партизанского соединения, дважды Героя Советского Союза. Сейчас, после смерти отца, эти бумаги находятся в семейном архиве Артыкбаевых. В самом собирании архива и в том, как Мэлс ценил документ, иногда случайно, иногда попавший благодаря его усилиям, отец Артыкбаева проявлял себя как строгий и серьезный партийный работник советской социалистической эпохи.
Даже в пору молодых буйств Мэлс Артыкбаев работал очень организованно и систематично (ежедневно он посвящал работе всю первую половину дня, а вторую половину дня частично отдавал чтению научной литературы). Не раз Мэлс думал о скрытых в отце удивительных способностях партийного исследователя, которые лишь частично сказались и в научном его труде, и потому, возможно, многим покажутся неожиданными, о вере в благотворность происшедшего, в благотворность строительства социалистического образа жизни. Он также не мог и не хотел глядеть на мир чужими глазами, называть и воспевать явления нашей общественной жизни чужими словами.
На отношение к философии он перенес лучшую черту своего нравственного характера - доброжелательность, способность видеть, наблюдать и подмечать, угадывать мощные побеги науки, обещающие будущий расцвет кыргызской науки. Он с большим интересом следил за появлением в научной литературе новых дарований. Насколько мог, он проявлял деятельное обадривающее доброжелательство к начинающим молодым силам науки и образования.
Я наблюдал проявления этого доброжелательства в комиссии по оценке дипломных работ студентов КНУ им. Ж. Баласагына, где он был председателем. Многие окончившие курс обучения в университете писали свои дипломные работы под его руководством. На заседаниях комиссии авторы дипломных работ выступали с коротким рассказом об этих работах и о самих себе, затем читали свои отзывы руководители, затем начиналось обсуждение дипломов и предлагавшихся их руководителями оценок. Артыкбаев как председатель комиссии руководил всем обсуждением. Меня поражали естественность и простота, с которыми Мэлс Табалдиевич умел снимать с этого обсуждения всякий налет формализма и официальности. В большинстве случаев все эти молодые люди были ему неизвестны, но он обязательно прочитывал сам их дипломные работы. Всегда приходил на обсуждение с заранее составленным собственным суждением о работе, а затем или давал согласие на предложенную руководителем оценку, или обоснованно против нее возражал. Конечно, вопрос решался большинством голосов комиссии, но в числе их голос Артыкбаева был очень авторитетным и весомым и зачастую ощутимо влиял на результат.
Как обаятелен был Артыкбаев во время этих обсуждений! Он пристально глядел на защитника дипломной работы и был весь - слух и внимание. Для него имели значение не только собственное мнение, составленное при чтении, но и речь дипломника, и анализ его работы, развивавшийся рецензентами, и суждения о ней участников дискуссии, предварительно прочитавших ее и принявших участие в обсуждении. Из глубины председательского кресла на дипломника глядели сквозь блеск круглых очков глаза, полные живого участия, доброжелательства и сочувствующего, подбадривающего понимания - в случае, если в работе выпускника были налицо некоторые качества научной одаренности. Это была оценка научной работы старшим товарищем, который через всю жизнь пронес благодарную память о том, как его самого на пороге научной жизни встретил и благословил отец – основатель отечественной социологии Асанбек Табалдиев.
Нигде цельность его натуры не сказывалась с таким пленительным изяществом, как в его отношении к книгами научным монографиям. Книга была для него не только типографским запечатлением мысли, но и произведением искусства. Именно поэтому, а не из антикварного эстетизма, он любил старые книги: из-за их близости к слиянию формы и содержания, прозрачности мысли и научной эрудиции, из-за большей гармонии материала и его философской интерпретации.
Как все большие деятели науки, Артыкбаев - мастер языка. Он превосходный рассказчик. Говоря современной нелитературной лексикой, Мэлс Табалдиевич – «чистый трудоголик», и это его качество вызывает восхищение. Смотрите, сколькими путями сразу шло его развитие. Тут и прочные понятия чести, порядочности и ответственности за семью, заложенные матерью Калбюбю Артыкбаевой, умение учиться с интересом и удовольствием, взятое от учителей, а параллельно с этим - политика, театр, книги. И все воспринято прочно, раз и навсегда. Кстати, вы обратили внимание на то, что знание языков он вынес из школы? И знание истории: отечественной, мировой, новой, новейшей.
На фото: Мэлс Артыкбаев.
И, конечно, никакие разговоры о составляющих личности ничего не дадут, если мы не примем во внимание самого человека, его характер, навык упорно трудиться, его волевую, целеустремленную натуру. Вот где все начала - в нем самом, в интересе к жизни и духовному напряжению, в его желании быть тем, кем он стал.
Особенно хороши были его устные импровизированные рассказы-воспоминания, в которых его друзья-ученые изображались с удивительным добродушным юмором и внутренним сходством, в которых его наблюдательная память запечатлевала драгоценные черты. Мэлс ценит в человеке искренность, целеустремленность и не приемлет лицемерия, лени и равнодушия. Его не коснулись, не могли коснуться никакие научные дрязги и неустройство человеческого быта. Ценя, призывая, ища только лучшее, он инстинктивно сторонился всего, что могло ослабить явление этого лучшего, помешать его торжеству.
Многие ощущали достоинство его характера и поведения, но далеко не все отдавали себе отчет в том, каким предельным случаем был этот его характер и поведение. В облике Мэлса Табалдиевича, каким он давно предстал в моей памяти, нет ни малейшей тени, в нем не сыскать ни малейшего нравственного пятна, не найти и следа какого-нибудь изъяна или срыва.
С нравственной чистотой души в нем соединялась другая редкая черта: он не только не выносит никакого злословия, никакого несправедливого осуждения. Он избегает даже обоснованного осуждения. Он поступает так вовсе не из равнодушия или безразличия ко злу, а в силу своей инстинктивной нелюбви к той мелочности и эгоистичности, к мещанству, которыми часто подменяются даже справедливые осуждение и отрицание. Его умственный взгляд, обостренный огромным чтением, охватывал широкие горизонты будущего и глубокие дали прошлого. Он особенно трепетно любит философское чтение - не как средство ухода от современности, а как способ более глубокого ее постижения, более правильной и уверенной политической ориентировки в настоящем. Он ценит изучение прошлого и как средство к познанию неповторимых свойств, дарований, талантов, способностей родного народа. Он любит свой народ со стыдливой сдержанностью в проявлениях почитания, любит преданно, горячо, убежденно.
Своеобразным является его отношение к природе. Он любит природу скорее «первозданную», дикую, едва тронутую руками и орудиями человека: горы, плоскогорья, широкие русла рек. Постоянный посетитель родного голубого Иссык-Куля, куда он ездит со всей семьей, он признавался, что наибольшую радость ему доставили не недели, прожитые в комнатах городского дома. Ему нравились эти яркие костры и вечерние ужины, точнее - чаепития в отцовском доме, среди громкой симфонии цикад, эти ночовки под иссык-кульскими звездами. Ночью небо на Иссык-Куле начинается от травы. Городские и даже деревенские звезды начинаются над домами. Иссык-Кульские звезды как кузнечики: их как будто можно собирать рукою, если только дойдешь до края, до горизонта.
По возвращении из своих прогулок он не слишком любил рассказывать об увиденном: за невозможностью рассказать о том, что можно только лично испытать, чувствовать, слышать, видеть. Так же скупы и как бы стыдливы были его отрывочные рассказы о плаванье с сыном по Иссык-Кулю, о жизни на лодках и плотах и о быте односельчан. По его рассказам все же можно было составить ясное представление о нравственных качествах этого удивительного человека. Путь Артыкбаева не был легким. Всю жизнь он с увлечением - вдохновенно и усердно - трудился как рыцарь науки. Мэлс Табалдиевич - человек не только мужественный, но и скромный. Удивительны достоинство, терпенье, с каким он нес свою непростую и нелегкую судьбу в науке. Он уважает свою современность и твердо знает, что придет время, когда современность будет знать его лучше и полнее.
С детьми, в особенности с обоими мальчиками – Маратом и Артуром, он всегда, с самого их малолетства, был «на равных». И, вероятно, этому они обязаны своим ранним интеллектуальным развитием. Именно потому, что он без какой-либо натяжки, совершенно естественно был в глазах детей товарищем, научил их всех любить книгу, и не просто читать, а думать, рассуждать о прочитанном, видеть и любить природу, вполне осмысленно, но романтически воспринимать жизнь. Младший, Артур, в пятилетнем возрасте говорил иногда отцу: «Папка, давай лучше не будем, а то знаешь, как нам от мамки попадет!» Он открыто любил маму. Он всегда говорил, что любит маму, а потом отца.
Но во внешнем мире, за пределами семьи, дело обстояло иногда иначе. Чем старше становился Мэлс Артыкбаев, а возраст сочетался у него с приобретением мудрости и мудрого, спокойного приятия жизни, тем более «младшим» ставил он себя по отношению к другим людям. Он органически был неспособен поучать - давить безупречным авторитетом, навязывать «свое» мнение - и поэтому спорить не любил. В семье всегда и во всем признавался авторитет Мэлса Артыкбаева.
Некоторым из тех людей, с которыми он неизбежно вступает во взаимоотношения, - издателям, редакторам, журналистам – он, человек, не желающий подавлять их своим авторитетом, может показаться беспомощным, малосведущим. А тут еще эта непривычная особенность: психологическая невозможность «спора» для гордого и легко ранимого Артыкбаева. Мэлса и самого удивляла его полная неспособность «проталкивать, добиваться». В одной из дневниковых записей он пишет: «Я, к сожалению, не могу подыскать убедительных слов - да их и действительно нет, - что я «не могу».
Наверное, много причин неспособности Мэлса настаивать, добиваться, не на последнем месте тут и то, что он привык ценить и уважать чужое мнение. Не знаю, согласится ли со мной сам Артыкбаев, но именно в этом недовольстве – корень вопроса, когда мы говорим о становлении личности. Только с некоторой поправкой. Думаю, для Мэлса Табалдиевича внешнее, кем-то проявленное недовольство имело меньшее значение, чем собственное.
Но главная причина, несомненно, в его душевной деликатности, из-за которой он склонен был прислушиваться к любому мнению, если только оно не было явно бессмысленно или явно враждебно и не шло вразрез с его представлениями о должном. Именно требовательность к себе, развитая еще в юности, оказала решающее влияние на его личность, на результаты в его научно-педагогической деятельности.
В конце концов из нашего общения с Мэлсом Табалдиевичем Артыкбаевым я понял одно: проблемы образования и воспитания неразрывны с формированием у человека навыков самообразования и самовоспитания. Когда это получается, мы говорим о таком человеке: «Личность».
Девять лет своей жизни Мэлс Табалдиевич был председателем диссертационного Совета по защите докторских и кандидатских диссертаций по политологии и социологии в КНУ им. Ж. Баласагына.
Защитить другого, в особенности молодого соискателя научной степени, Артыкбаев считал своим долгом. Вот почему, когда требовалось отстоять некоторых несправедливо «забракованных» соискателей кандидатской степени, Артыкбаев проявлял твердость и непреклонность, которых ему так недоставало в отставании своих собственных научных трудов.
Артыкбаев не любит заседаний. Уважая чужое время, Мэлс Табалдиевич приходил на заседания всегда загодя, но иногда так уставал, дожидаясь, если все намного опаздывали, что уходил, так и не дождавшись начала. Но, не жалея своего времени, он прочитывал огромное количество рукописей молодых ученых. Никогда не полагался он на оценки других рецензентов и особенно тщательно знакомился всегда с «забракованными» рукописями, добиваясь как защиты этих «забракованных» авторов, так и диплома с отличием для тех аспирантов, которые уже чуть ли не «на выгон» были зачислены. Но в самих отзывах на произведения молодых авторов Мэлс Табалдиевич всегда сохранял интонацию ненавязчивого совета, а отнюдь не непререкаемого внушения.
Слушая и читая отзывы и воспоминания о нем преподавателей и аспирантов КНУ им. Ж. Баласагына, отчетливо представляешь себе его -разносторонне образованного, по полному праву получившего звание профессора и все же самого скромного среди всех. Бывшие аспиранты несут хорошие воспоминания об Артыкбаеве через все годы.
«Мэлс Табалдиевич запомнился мне как добрый и серьезный защитник творческой молодежи от незаслуженных нападок», - пишет академик НАН КР Турар Койчиев.
«Мэлс Табалдиевич, не будучи непосредственно моим творческим руководителем, прочитал все мои работы, как говорится, от корки до корки», - вспоминает к.с.н. Бакыт Малтабаров.
«Выступая, Мэлс Артыкбаев заметил, что прочел мою монографию, не отрываясь, ночью, и уже одно это необыкновенно меня взволновало...» - пишет Алмазбек Канаев - «...первым по первой дипломной работе моей (очень зеленой) увидел во мне то, что я сам только предугадывал, - и верой в меня заразил меня самого...», «...вижу стоящего за столом председателя комиссии Мэлса Табалдиевича. Он задумчиво смотрел на нас, аспирантов... И теперь он стоит таким в моей памяти, как бы говоря: творчество - дело строгое, оно требует всю глубину честности, силы - всю жизнь!»
«Мэлс Табалдиевич - из племени одержимых политическим искусством, - утверждает спикер легендарного парламента Медеткан Шеримкулов. - По натуре он романтик, человек, верящий в святое. Только это святое было для него чисто земным, посюсторонним. Это прежде всего было философией. Не знаю, много ли сегодня таких педагогов. Но уверен, что одержимые необходимы. Учитель не тот, кто учит тем или иным знаниям, а тот, кто определяет судьбу. Таким человеком в моей памяти и остается Артыкбаев. Он передал нам чувство, которое вечно жило в нем: веру в святость дела, которому мы посвятили себя. Это вытекало из его веры в жизнь, в человека, в прекрасное, доброе».
А доктор философских наук, профессор социологии Кусен Исаев не мог удержаться от комментария: «Ученый удивительный, глубоко порядочный во всех отношениях и почитаемый мною с юности, Мэлс Табалдиевич производит на защите впечатление незабываемое. Он восседал в центре большого красного стола среди других членов комиссии - какой-то необыкновенно большой, массивный, похожий на старого льва. Как говорят, он прочитывал все диссертации и писал на них лаконичные, в одну печатную страничку, отзывы. Но то, что мы знали друг о друге в течение пяти лет, он почти угадывал из немногих листов диссертации и давал безошибочно точное суждение как о человеке, так и его способностях. Его отзывы были похожи на приговоры, в них можно было, при желании, увидеть и научное будущее тех, о ком он отзывался».
Как я уже писал выше, Мэлс Артыкбаев владеет даром видеть в человеке и вызывать на поверхность именно те черты, которые его в нем заинтересовали или в чем-то привлекали. Зато если человек возмущал его, он обладает способностью вовсе перестать замечать его. Не желал засорять, обеднять свою жизнь. Он как никто владел способностью жить воображаемым. Его воображение претворяло все окружающее, расцвечивая яркими красками его фантазии. У Мэлса Табалдиевича есть любимое выражение: «Обкатается временем и будет в самый раз». Он как никто владеет даром жить не для вещей, а претворяя их для себя и в переносном, и в буквальном смысле. Он обладает искусством всегда и всюду обставить себя особым, одному ему свойственным образом.
Прошлое вспять не повернешь. Но меня радует уже и то, что время не всегда фактор забвения…
Наоборот, с расстояния многое даже четче и ярче обрисовывается. И всему приходит свой черед. То, чего не понимали вчера, делается очевидным завтра. Я спешу и пишу торопливо, но мне очень хотелось непосредственно выразить свое торжественно-благодарное отношение к такому знаменательному событию, как канун 80-летия со дня рождения рыцаря отечественной науки Мэлса Табалдиевича Артыкбаева.
Калыс Ишимканов