Наш сегодняшний гость Анатолий Адали не слишком нуждается в представлении. Почти 50 лет из его насыщенной творческой жизни отдано сцене. Актер, режиссер, признанный талант. Его юбилей в Кыргызстане отмечали весной. А мы решили, что вспоминать о больших артистах нужно не только в дни их юбилеев.
Анатолий Адали (Толкунжан Курбанович Ахмадалиев) родился в узбекском Маргелане. Его отец, офицер Советской армии, погиб во время Великой Отечественной, детство актера пришлось на трудные времена. После школы будущий мэтр работал на строительстве Троицкой ГЭС в Челябинской области, затем служил в Белоруссии, да не где-то, а в ракетных войсках. И только потом окончил курс Ташкентского театрального института.
Затем будут театры в Чимкенте, Астрахани, Костроме, Ижевске. А потом – наш, фрунзенский театр русской драмы. Тут мы и встретились, чтобы снова вернуться к деталям биографии Анатолия Адали и даже заглянуть в будущее.
- Толкунжан Курбанович, чем порадуете нас, зрителей, в ближайшее время?
- Я был просто страшно удивлен, когда вы, Света, договариваясь со мной об интервью, назвали меня Толкунжан Курбанович. Неужели, думаю, нашелся журналист, который ничего обо мне не знает и никогда не был в театре?..
- Подумалось, что вам будет приятно услышать свое настоящее имя. А почему же согласились на интервью? Ведь это эдакий кошмар для актера – журналист, который в театре не был и ничего не знает…
- Любопытство, любопытство. Я вам одну историю расскажу. Работал я в Астраханском театре, там шла пертурбация. Главреж уехал, на его место прибыла новая, очень жесткая женщина, фактурная такая грузинка. Месяц она к нам присматривалась, а потом начала проводить собеседования. После них должно было решиться, кто из актеров отправится «в запас», с кем из нас она работать не будет. И вот вызывают меня, и я слышу: «Заходите, Толкунжан Курбанович». Шок просто. Ведь я тогда уже называл себя Анатолием Адали, под настоящим именем меня никто не знал. Да и какой я там был Курбанович, совсем молодой актер. И вот спустя много лет опять неожиданно слышу Толкунжан Курбанович. Интересно стало, что за этим последует.
- Как тогда, в Астрахани, решился ваш вопрос с этой суровой начальницей?
- Очень положительно.
- Тогда ждите и после нашего интервью каких-то хороших новостей, пусть это будет вашей новой доброй приметой. В какой постановке вы сейчас заняты?
- Сейчас – ни в какой. Но к нам скоро приезжает один режиссер из Санкт-Петербурга со своей постановкой. Это весьма любопытная пьеса драматурга Вадима Бочанова «Сильвестр», весьма любопытная. Мне безумно понравилась роль, которую мне предлагают… В феврале или в марте зритель все увидит сам.
Анатолий Адали про пьесу ничего рассказывать не стал, но мы сами с усами, читателя подготовим и заинтригуем. «Сильвестр» – любимая критиками вещь. Несомненно, Вадим Бочанов со своим «Сильвестром» – последователь Григория Горина, раскрывшего психологию «белой вороны». В пьесе переложены в фантастическую плоскость и доведены до белого каления и абсурда переживания и терзания человека, который не может стать «таким, как все». Или все же не хочет? Всем нам прекрасно известен бесспорный тезис «мы родом из детства». Но вот понятие «повзрослеть» каждый понимает «в меру своей испорченности». А что уж говорить об успехе, его необходимости и цене... Совершенно ясно, пожалуй, вот еще что: пьеса предлагает каждому заглянуть глубоко в себя – и отыскать себя настоящего. Материал удивительно подходит для нашего героя…
- Анатолий, вы больше актер или режиссер?
- Актер, конечно. Режиссер – это знаете… только по необходимости. Вот смотрите, 30 актеров сейчас в театре не при деле. Один человек занят в «Человеческом голосе», шесть – в сказках. Остальные прохлаждаются, теряют квалификацию. А к моему юбилею весной нашелся спонсор, в театре сейчас (как и всегда) не блестяще с финансами. Мне предложили самому поставить спектакль «Клиническая комедия, или Грехи нашей молодости». И я взял два состава, 18 человек занял. Что получилось, то и получилось.
- Хорошо получилось, очень хорошо…
- Режиссура – это целая наука. Другая наука, не актерская. А я актер. Когда я был студентом, институт в Средней Азии, где обучали актерскому мастерству, был только один, в Ташкенте. И только один раз в 4 года набиралась русская группа. Я совершенно случайно туда попал, как результат эксперимента, можно так сказать.
Нужен был только один человек неславянской внешности. Со мной стремился туда попасть очень фактурный, красивый парень Шухрат Иргашев, ныне народный артист Узбекистана, эдакий «узбекский Тихонов». Я думаю: «Ну все, его возьмут!». А профессор Иосиф Радун, руководитель курса, который набирал группу, был, так сказать, за меня, ректор же – за Шухрата.
Они это обсуждали в комнате на первом этаже, окно было открыто. Я там дефилировал. Подслушать пытался. Они меня увидели и закрыли окно. Я как на иголках. Утром смотрю в списки. У меня фамилия на «А», я первый. Ура, прошел! Слышу – и Шухрат тоже радуется, прошел. Так я еще больше обрадовался, не хотелось кому-то дорогу переходить, никогда не хотелось.
- Почему театр, а не кино?
- Иосиф Радун, умнейший человек, меня ориентировал в театр. У меня ведь была мечта – стать киноактером. Но он мне сказал: «Таких, как ты, в кино – сотни. При этом у тебя великолепный русский язык. Иди в театр. Если ты будешь нужен кино, оно тебя найдет».
Он убедил меня.
- Кстати, слушаю вас и понимаю: у меня-то с произношением хуже, хотя русский – родной, а вы говорите по-русски изумительно правильно. Секрет раскроете?
– Да я среди русских рос, жил, служил. Жена русская тоже. Нет никакого секрета, это мой родной язык, и я его сохранил, не исковеркал. Я был первым узбеком на русской сцене. В Костроме, где я служил в театре, забавный случился эпизод. Там же диалект, все окают. Как-то распекал нас главный режиссер Московского академического театра имени Ермоловой Владимир Андреев: «Вы актеры русской сцены, а по-русски никто из вас не разговаривает. Единственный русскоговорящий – узбек Адали».
- Расскажите, был ли в вашей жизни режиссер, работу с которым вы цените больше, чем с другими?
- Был. Алексей Алексеевич Образцов. Дядя гениальной певицы Елены Образцовой. Сам он тоже актер, титулованный, такой был у человека великий талант – двойной. В Москве на актерской бирже он меня увидел, пригласил и увез с собой в Астрахань. Приехал за героиней, а увез меня с биржи. Искал Ларису для «Бесприданницы». Потом он мне рассказывал: «Вот взял я тебя, Толя, а сам думаю: а что я с тобой буду делать? Взял кота в мешке». А как задорно хихикала труппа, когда меня представляли! Образцов же поехал за «Ларисой», потом телеграфировал: «Взял Адали». В труппе логично думали, что это дама. А тут я. Это было неожиданное режиссерское решение, скажем так. Но у нас сложилось понимание на профессиональном уровне. Потом он оставил пост в астраханском театре, я продолжил там работать некоторое время.
Понимаете, я давал себе слово больше 4 лет в одном театре не оставаться, потому что за больший срок расслабляешься, тускнеешь, перестаешь расти. Вот прошло 4 года, я стал списываться с другими театрами. Уже дали положительный ответ из Бреста, и тут Образцов мне пишет: «Подожди, никуда не уезжай, я скоро приму какой-то театр». Так я оказался в Костроме, и еще с ним поработал. Через два года он, к сожалению, скончался.
- Тяжело пережили?
- Очень тяжело, это был по сути мой крестный отец. Мне еще поручили везти его тело к племяннице, она договорилась, что Алексея Алексеевича в Москве кремируют. Так я познакомился с Еленой Образцовой, трое с лишним суток у них жил. Она запретила называть себя Еленой Васильевной, я ведь старше. А у меня язык не поворачивался говорить ей Лена.
Понял тогда – она гениальна. Она собиралась в Италию, участвовала в праздновании 200-летия театра Ла Скала. К тому же, у них узлы, они переезжали в новую квартиру. И тут похороны. Стресс колоссальный. Но она жила в двух реальностях параллельно. Одна – и переезд, и гость неудобный, и боль потери, и бытовые неурядицы, другая – музыка. Могла вдруг начать петь. Готовила нам – и тут же распевалась, а иногда на полуслове уходила в свой особый мир…
- Готовила? Она у плиты стояла? Вы серьезно?
- Да. И готовила, и угощала, подавала все. Я тогда ананас впервые увидел. Смотрю на него и думаю: а как его есть? Это были семидесятые, много чего я тогда еще не видел. Кое-что хорошо бы и никогда не видеть…
- Это вы о чем?
-Театру всегда было нелегко. Но сейчас – особенно. На культуру внимание обращают в последнюю очередь при любых режимах. Не до нас всем сейчас. Государство выдает только 70% на зарплату. Ну и…
- Это наша общая боль… давайте лучше про режиссеров еще поговорим…
- Пази еще, конечно. Особый режиссер, особый талант. И другие тоже… Были в моей жизни сильные режиссеры, повезло мне, несказанно повезло.
- Как изменился ваш брат-актер за последние 30 лет?
- Конечно, я искренне рад, что молодежь тянется к театру, несмотря на вопиюще низкую зарплату актера. Но они нынче деловые, все подрабатывают. Дисциплина по этому поводу упала катастрофически.
- Так нет у них выхода…
- Разве же я спорю? Однако отношение к профессии стало не таким, каким должно быть. Она превратилась для них в хобби. А мы в свое время, бывало, находились в театре целыми днями, даже если не были заняты в постановке. От «халтуры» носы воротили. Другие были времена.
- У вас ведь есть опыт реализации вашей юношеской мечты – вы немало снимались в кино. Почему театр в вашем сердце все-таки победил?
- Простые есть тому причины… В кино, особенно в том кино, которое массово снимают сейчас, зачастую я даже не знаю сценария полностью. И партнера своего порой не знаю. Я вот снялся в казахском 25-серийном фильме, мой персонаж есть в 18 сериях. Это профессор, отрицательный герой. Он участвует в жуткой афере – молодых людей с некими паранормальными способностями отбирают, чтобы сделать из них своего рода оружие. Так вот: я не знаю, чем там все кончилось. Вот не знаю. Отработал – и все. Да, работа, да реализация, но… Как-то все это неправильно.
В театре я все знаю о своем образе, о своей партнерше или партнере. Я вхожу в какую-то глубину, в какую-то философию, поступки, характер моего персонажа начинаю чувствовать в несколько раз глубже. Наверняка есть другое кино, но для меня, по моему опыту – так. В кино мы временщики, бригада. А в театре – семья. И главное – встреча с живым зрителем. Вот где реакция, вот где оценка! Провал – так провал, успех – так успех, всегда есть живой обмен эмоциями. В кино этого нет, сами понимаете, только весьма опосредованно. А мне это необходимо.
- Этот фильм покажут в Кыргызстане? Как он называется?
- Насколько я знаю, он для показа по телевидению в Казахстане, там и шел или еще идет. Но, во-первых, наши каналы могут его купить, во-вторых, наверняка он будет в Интернете. Рабочее название у него было «Экстрасенсы». А потом создатели меня огорошили: вдохновились моей фамилией и моей ролью и назвали проект «Адалиты». Вот так.
- Фильм на русском языке?
- Да, на русском.
- Мой традиционный вопрос для актеров: изменился ли театральный зритель?
- Хотите правду? Я скучаю по русскоязычному зрителю. По тем, кто уехал и не вернется.
- С вашей судьбой тесно связаны три страны: Россия, Узбекистан, Кыргызстан. Какая из них ваша родная по-настоящему?
- Не три. Больше. А в моей крови еще много чего течет. Кровь – это мое счастье, это продолжение Советского Союза для меня. Мне очень не хватает Советского Союза. Вот мой ответ на ваш вопрос – одна у меня страна. Я советский человек. Я узбек, но с русскою душой.
Но моей страны больше нет. И чем дальше, тем глубже эта пропасть.
- Что-нибудь скажете нашим читателям под занавес?
- Не скажу, а спою: (и запел ведь, - авт.) «Завтра будет лучше, чем вчера!»
- Правда, верите в лучшее?
- Да. Свято верю.
Беседовала Светлана Бегунова
Фото из архива Анатолия Адали