Ровно год назад Мира Карыбаева дала мне это интервью. Тогда это было шоком, что в отношении неё возбудили уголовное дело.
Мира Карыбаева занимала в период правления Алмазбека Атамбаева должность завотделом этнической, религиозной политики и взаимодействия с гражданским обществом аппарата президента КР.
Скоро прозвучит приговор по делу о реконструкции Исторического музея. В отношении Сапара Исакова, экс-премьер министра, обвинение уже потребовало 20 лет. В отношении Миры Карыбаевой - огромный штрафы. Совершенно ясно, что преследования высокопоставленных государственных чиновников, успешно работавших в бытность Атамбаева, нечто иное, как политическое преследование. Некоторых даже “ломают”, требуя показания против предыдущего президента. И, как показывает действительность, многие идут на лжесвидетельство.
Историки и юристы ещё дадут оценку всему происходящему в современном Кыргызстане.
Предлагаем вниманию наших читателей эксклюзивное интервью Миры Карыбаевой о всей ситуации вокруг реконструкции музея и о том, какая морально-психологическая атмосфера царила после прихода нового главы государства.
- Мира Аскеровна, расскажите, пожалуйста, о том, когда решили ремонтировать Исторический музей.
- Этот объект планировали отремонтировать еще в 2012 году. Во время встречи президентов Эрдогана и Атамбаева в Анкаре была достигнута договоренность о том, что турецкая сторона поможет с финансами и проведет реконструкцию музея. В этой части переговоров я не участвовала. Их проводил отдел внешней политики, который возглавлял Сапар Исаков. Внутри аппарата никакой дискуссии не было, потому что это была только договоренность, а когда и как это все произойдет, было неизвестно. Прошло три года.Турки постепенно начали подготовительные работы, все вынесли, что-то разрушили. И вдруг в Турции начался путч, а потом сбитый истребитель осложнил отношения между Россией и Турцией. А для нас обе эти страны - стратегические союзники, соответственно, на начальном этапе произошла заморозка проекта. Время шло. Тогда президент Атамбаев принял политическое решение, так как Исторический музей не мог оставаться в таком разрушенном состоянии, изыскать средства на реконструкцию и сделать ремонт самостоятельно.
- Как разрабатывалась идея реконструкции?
- Когда приняли решение, что надо делать реконструкцию самостоятельно, возникли вопросы: «Как? По каким эскизам?» Сапар Джумакадырович попросил меня подключиться к проекту, потому что в том проекте, который предоставила турецкая сторона, не было конкретики. Там были нарисованы витрины, условные объекты, ходящие люди. Но последовательности исторических эпох, описания событий, их идеологической выдержанности не было. Была некая концепция у самого исторического музея. Коллектив подготовил большой документ, более 100 страниц. Меня попросили просмотреть эту концепцию, насколько там корректно написано. Кроме того, у нас была Комиссия по развитию исторической науки, она существовала с 2012 года. Это была долгосрочная работа с историками, мы проводили при их консультации и содействии многие мероприятия, связанные с историческими событиями. К примеру, тысячелетие Юсупа Баласагуна, девяностолетие создания Кара-Кыргызской автономной области, другие даты, связанные с созданием Кыргызской АССР, Киргизской ССР, Уркун. Особенно активно работали в 2016 году, тот год у нас был объявлен Годом истории.
- На мой взгляд, тот факт, что удалось увековечить память Уркуна, огромная веха для истории Кыргызстана.
- Уркун был действительно знаковым событием. И мы были единственным государством в Центральной Азии, которое эту трагическую дату достойно отметило. Если бы мы оставили столетие Уркуна без внимания, было бы неправильно. Поэтому Алмазбек Шаршенович попросил меня этим заняться. Комиссия по развитию исторической науки была создана, чтобы совместно прописывать сложные, малоисследованные исторические моменты. Со времен Уркуна прошло 100 лет. И пора уже описывать это событие, учитывая то, что мы независимое государство. У нас регулярно проходили заседания комиссии, мы спорили. Каждый историк беспокоился за свой период, чтобы он правильно был описан. У всех взгляды были разные, но притирка в коллективе со временем произошла, мы понимали, что делаем общегосударственные вещи. Атмосфера была замечательной, все историки-профессора работали как патриоты, никто ни за что денег не получал. И в итоге у нас получилась канва, в которой мы прописали многие ключевые, болезненные моменты той эпохи. Поэтому я считаю, что трагические события Уркуна мы достойно отметили.
- То есть концепцией реконструкции Исторического музея занимались эти же историки?
- Поскольку было задание помочь с содержанием музея, я обратилась к комиссии по исторической науке: “Агайлар! Мы провели вместе много исторических мероприятий, таких как тысячелетие Баласагына и прочие. Пришло время все это зафиксировать для музея. Мы умрем, а музей останется. Давайте сегодня не поленимся, не пожалеем своего времени, из патриотических соображений сделаем это дело”.
И мы начали собираться и обсуждать. Иногда собирались малыми группами, потому что были какие-то эпизоды, в которых узкие специалисты разбирались. Иногда приходилось проводить общее заседание, с голосованием, с обсуждением, как прописывать каждое слово.
В итоге из стостраничного документа музея мы сделали короткий документ на 23 страницы. Он был в форме таблицы, слева описывались события, справа – то, как визуализировать наши идеи. Многие специалисты знали, какие объекты и экспонаты есть в запасниках музея. И за этот документ мы официально проголосовали, это было 12 февраля 2017 года. Документ мы передали коллективу музея, уверенные, что они профессионалы и все сделают. После этого я стала заниматься другими проектами и реконструкцию музея не курировала.
-Откуда появилась немецкая компания?
-Её предложил архитектор Яков Сергеевич Мазманов. Это наш кыргызский архитектор, который участвовал в архитектурном проекте по строительству музея им. Ленина с самого начала. Он входил и в эту группу по реконструкции. Так как турки ушли, надо было искать какую-то другую группу. Сапар Джумакадырович спросил Якова Мазманова, какую компанию с мировым именем и богатым опытом он мог бы порекомендовать. Яков Сергеевич сказал, что есть известная компания “Рейер”, которая реконструировала Британский музей, Лувр, Эрмитаж. Они работали и в нашем регионе, делали небольшой музей репрессий в Ташкенте. И Сапар Исаков предложил их пригласить. В переписках и переговорах с этой немецкой компанией я не участвовала, это делал отдел внешней политики.
Через некоторое время меня вызвал Сапар Джумакадырович: “Скоро приедет эта немецкая компания, они хотят посмотреть объект. Они предложат свои идеи по художественной части, по содержательной вы им должны помочь, так как они кыргызскую историю не знают. Они люди из другого культурного контекста. Расскажите ключевые моменты, что должно быть ярче, что должно быть выпукло”.
В результате приехала команда “Рейера”, среди них госпожа Фон Гротен, она была дизайнером. С самой командой “Рейера” я практически не работала, потому что они занимались техническими вещами – электроникой, витринами, медиастанциями. А по художественной части со мной консультироваться пришла г-жа Фон Гротен. Ее очень интересовали эстетические вещи, например, шырдаки, что означают узоры на них, как их можно визуализировать, колористика. И мы с ней буквально пару раз встретились, я подарила ей большу книгу, изданную Динарой Чочунбаевой “Кыргызский шырдак”, чтобы она понимала цвет и природные тона. В принципе, они потом и выбрали ту самую скандальную мебель в этих тонах.
В целом они работали, как и работают европейские профессионалы. Я туда не лезла, ни один эскиз они со мной не согласовывали, ни лошадей, ни палок. Нет ни одного эскиза, который бы они мне принесли и на котором была бы моя подпись.
Если сравнивать с тем, как мы работали по Уркуну, там была другая ситуация. Архитекторы рисовали эскиз памятника и согласовывали буквально каждую деталь и подписывали. Здесь такого не было. В том числе и потому, что было плохо со временем. Очень торопились.
- Когда они начали работать?
- Они начали работать в апреле 2017 года. В июле того же года я получила приглашение на конференцию по безопасности в Германию. Когда я писала докладную записку президенту Атамбаеву о том, что еду туда, чтобы выступить и рассказать о нашей работе в области религии в регионе, Алмазбек Шаршеновия предложил, чтобы я заодно посетила эту компанию, которая делает нам реконструкцию музея. То есть контракт уже был, они уже 4 месяца у нас работали. Плюс в тот день, когда я находилась у них на фабрике, команда “Рейера” делала презентацию в Министерстве культуры, они показывали свою художественную концепцию. Меня на этой презентации не было!
В июле я посетила их производство. Всего у них два завода: один – электроника и витрины, второй – мебель и корпусные предметы интерьера. Они свозили меня на оба объекта. Это серьезное производство, с большим количеством техники и рабочих. Когда вернулась, я все расписала в отчете, отразила и то, что посетила ряд музеев в Германии, один из которых модернизировала эта компания. Меня интересовали мультимедийные установки, как работает аудиогид, потому что я не музейный специалист, и мне нужно было разобраться в этом. К отчету я приложила флэшку о работе заводов, которую мне выдали там же. Одним словом, я хочу подчеркнуть, что на выбор данной компании я никаким образом не влияла и не могла повлиять. На момент моего визита в Германию они уже были выбраны и активно работали.
-Откуда тогда взялась мысль, что Вы были лоббистом этой компании?
- К сожалению, покойный журналист Улан Эгизбаев в своем журналистском расследовании неверно написал, как будто я участвовала в принятии решений. После этого и другие журналисты подхватили и очень поверхностно писали о реконструкции, ссылаясь уже на его расследование.
- Вы встречались с Уланом?
- Он забегал буквально на несколько минут. Уже после того, как представители “Ата Мекен” сходили в музей и скандал устроили. Честно говоря, в его вопросах чувствовалась некая ангажированность, он в обвинительном уклоне делал и само интервью, и расследование.
- Почему произошла задержка с открытием музея?
- Открытие музея после реконструкции было запланировано до инаугурации Жээнбекова. Предполагалось, что этот проект был начат при Атамбаеве, при нем он и должен быть завершен. И нас начали торопить. Поэтому решили организовать посещение музея Алмазбеком Шаршеновичем. Я сопровождала президента вместе с сорока другими госчиновниками разного ранга: строителями, сотрудниками Минкультуры, правительства. Во время этого посещения Атамбаеву все понравилось, он ничего не критиковал. Единственное место, где “шагающий Ленин” стоял, было пусто. Президент этот момент указал и предложил, чтобы что-то интересное там установили. Его взгляд на меня упал, и он сказал: “Мира, соберитесь с историками, посовещайтесь”.
Мы провели несколько совещаний, первая идея была поставить конную статую Манаса. Потом сами же и раскритиковали эту идею, так как на площади перед зданием Манас, через два квартала Манас. Через некоторое время снова собрались архитекторы, историки, представители германской компании. Появилась идея сделать образы манасчи-сказителей Саякбая, Уркаша и выше их - образы молодых сказителей. Вроде, всем понравилась идея. Вызвали скульпторов, они говорят: “Можем сделать, но нужен минимум год. Сначала надо нарисовать эскизы, потом отлить в глине, утвердить, потом отливать в металле в Москве. Полгода это минимум, а так год”. А у нас сроки поджимают. У нас всего пара месяцев в запасе...
Продолжение читайте тут Продолжение интервью с Мирой Карыбаевой: О том, почему сотрудники музея давали показания против меня